Со сцены в тот вечер Дельфина уходила в полуобморочном состоянии. В гримерной, как правило, заваленной цветами после каждой премьеры, было оскорбительно пусто. Единственным, кто пришел к мадемуазель Бокаж высказать свое мнение относительно ее игры, был директор театра.

— Я вижу, мадемуазель, что вы больны, — сказал он. — Вы плохо выглядите и еще хуже играете. Спектакль сегодня провалился, а пьеса неплохая. Я вынужден заменить вас дублершей. Когда вы поправитесь, можете снова попробовать выйти на сцену.

Дельфина, которая чувствовала себя абсолютно здоровой, оторопела.

— Но я занята во всех спектаклях! — напомнила она.

— Уже нет. Хотя мы попробуем еще раз. Но если зал будет наполовину пустой, не обессудьте, мадемуазель, я буду искать вам замену. И не рассчитывайте на следующий сезон.

«Это все ложь! — в отчаянии подумала Дельфина. — Барон мне мстит! Это он все подстроил! Я легко заполучу ангажемент в другом театре! Потому что я красива и талантлива!»

На следующий день она открыла газеты, чтобы найти подтверждение этому. В них не было ни строчки о мадемуазель Бокаж, как будто она умерла! Лишь «Сьекль» на последней своей странице разместил краткую заметку о том, что очередная комедия талантливого драматурга Скриба с треском провалилась из-за отвратительной игры главной героини. Имя актрисы даже не было названо.

Вот тогда Дельфина и поняла всю глубину своего падения. Барон забрал у нее свои подарки, бриллианты, продав которые можно было бы обеспечить себе пожизненную ренту. Она прихватила из особняка на улице Тетбу кое-какие ценные вещи, но два дня, которые дал ей барон на переезд, — это было так мало! К тому же неделю назад Дельфина еще была гордой и считала себя талантливой актрисой, которая прокормится и без богатого и влиятельного покровителя. Поэтому золочеными сервизами она пренебрегла, равно как и всем тем, в чем было хоть сколько-нибудь граммов золота.

Спустя неделю все уже было по-другому. Ангажемент мадемуазель Бокаж был аннулирован дирекцией театра. Дельфина кинулась к людям, которых считала своими друзьями. Ее никто не принял. кого-то не было дома, кто-то сказался больным. В наемном экипаже мадемуазель Бокаж поехала на Елисейские Поля, где встретила всех своих знакомых. Все они выглядели абсолютно здоровыми. Ей в ответ едва кланялись. Дельфина поняла, что скоро не будут кланяться совсем. Перестав быть актрисой, она сделалась всего лишь продажной женщиной, куртизанкой. Мужчины разглядывали ее в лорнеты, словно выставленный на продажу живой товар. По их лицам Дельфина поняла, что вряд ли кто-то из них рискнет взять ее на содержание. Все ведь знают, как дорого она обходится.

В отчаянии она поехала к Атенаис, к единственной, кто еще хотел ее видеть.

— Что мне делать? — заламывая руки, спросила мадемуазель Бокаж.

— Увы! Мое положение не лучше твоего! — вздохнула Атенаис. — Мой котик куда-то исчез. Похоже, этот жирный боров меня бросил! А ведь как все было славно! Уехал, не сказав мне ни словечка, ты подумай! Оставил меня на бобах!

Толстуха Гаспар умолчала о том, что имеет на черный день солидные сбережения. Она уже поняла: время пришло! Дельфина сейчас в отчаянном положении.

— Я бы посоветовала тебе уехать на время из Парижа, — вкрадчиво сказала мадемуазель Гаспар.

— Но куда же я поеду?!

— Надобно, чтобы все забыли твою неудачу. Сейчас все только и говорят о тебе, о твоем провале, а тут еще ты мозолишь глаза. Тебе надо забиться в нору и делать вид, что ты страдаешь!

— Да мне и вида делать не надо! Все мои слуги разбежались, как только узнали, что барон меня бросил! Я даже не могу найти себе горничную!

— Придется вспомнить, как ты жила раньше, — усмехнулась толстуха Гаспар. — Без прислуги.

Она прекрасно знала, что всего через месяц такой жизни с красавицы Дельфины сойдет весь ее лоск. Руки, которые сейчас поражают своей мягкостью и белизной, огрубеют, волосы потускнеют, лицо осунется. Красота — это боевое оружие женщины, о котором надо заботиться ежедневно и еженощно. Оттачивать его и холить, да почаще пускать в дело. Иначе оно затупится и заржавеет так, что только и останется сдать его в лавку старьевщика.

— Ничего, я что-нибудь придумаю, — утешила Атенаис подругу. — А ты покамест затаись.

С неделю толстуха Гаспар рыскала по всему Парижу, наводя справки. Наконец отыскался человек, который показался ей подходящим. Оставалось уговорить Дельфину.

— На тебя положил глаз один англичанин, — сказала Атенаис, навестив подругу на улице Сен-Лазар. Дельфина жила среди осколков былого счастья, она так тосковала, что и в самом деле начала болеть.

«Надо срочно ее кому-нибудь сплавить, иначе она так подурнеет, что ей только и останется как поджидать в Пале-Рояль мужчин, предлагая им себя на одну ночь», — озабоченно подумала Атенаис.

— Какой англичанин? — безразлично спросила Дельфина.

— Говорят, у них там все не так, как у нас. Зимой англичане уезжают в свои поместья, вроде как они жить не могут, коли не поохотятся на лис. А к лету съезжаются в свою дождливую столицу. Этот англичанин, видать, заскучал в своем поместье и прикатил в Париж. Во время премьеры он и положил на тебя глаз.

— Да ведь спектакль-то провалился! — грустно сказала Дельфина.

— Ему-то что? Он не сегодня завтра уезжает. Готов и тебя взять с собой.

— Мне ехать в Англию? — удивилась Дельфина. — Но я хочу остаться здесь, в Париже.

— Тебе, милочка, скоро совсем нечем будет жить, — принялась уговаривать подругу толстуха Гаспар, которой белобрысый коротышка англичанин пообещал хорошие деньги за сводничество.

Сам он был тощ, бледен, с белесыми ресницами и бесцветными глазами, да к тому же очень маленького роста. Привлекла его жгучая красота мадемуазель Дельфины, этой цветущей молодой женщины, полной жизненных сил. Англичанин готов был раскошелиться, чтобы увезти Дельфину в свое поместье, дабы та скрасила его одиночество и унылую погоду, которая изо дня в день была одна и та же. Англичанину не хватало солнца, и он посчитал, что мадемуазель Бокаж вполне способна его заменить.

— К следующей зиме ты вернешься, — пообещала Атенаис. — К тому времени твой провал в театре забудется, да и барон, быть может, смягчится.

— Нет, Наис, — грустно сказала Дельфина. — Он никогда меня не любил. Эрвин сказал, что едва терпел меня. Говорят, он меня бросил ради какой-то русской графини. О! Будь он проклят! Он обманул меня, Наис! Нельзя так поступать с женщиной, с которой прожил пять лет! И кто-нибудь в Париже его осудил? Вовсе нет! Все встали на сторону барона, а не на мою! И все потому, что у него полно денег. Что же это за город такой, где все покупается и продается? Еще вчера они все увивались за мной, а сегодня, когда барон меня бросил, ни один — слышишь? — ни один не предложил мне свою помощь! А ведь еще месяц назад я была признанной королевой Парижа! — горько сказала Дельфина.

— Уезжай-ка ты отсюда, — вздохнула толстуха Гаспар. — Тебе только двадцать два года. Ты красавица, каких мало. Кто знает? Быть может, придет и твое время, и ты еще посмеешься над этим денежным мешком. Над бароном Редлихом.

— Не я, так другие. Вот увидишь, Наис, он свое получит! О, как же я этого хочу! Хочу, чтобы он страдал! Когда-нибудь, когда ему будет так же горько, как мне, он меня вспомнит! А сейчас пойдем… Надо собрать мои вещи.

…Через три дня Дельфина сидела в карете вместе со своим новым спутником, бесцветным англичанином, который с первого взгляда показался мадемуазель Бокаж отвратительным. Но она решила терпеть. Наивная Дельфина уже планировала свое триумфальное возвращение. Париж, молча, прощался с одной из своих королев. Никто не вышел ее проводить, да никто и не заметил ее отъезда. Дельфина просто исчезла, как с заходом солнца исчезает тень от самого высокого дерева. Растаяла в темноте безвестности.

Прошел месяц, другой. О мадемуазель Бокаж уже никто не помнил…

…Вот уже две недели Эрвин Редлих был счастлив. Все вышло так, как он и предполагал. Это лишь подтверждало его теорию о том, что рано или поздно здравый смысл возьмет верх, разум победит чувства, сердце окажется в полном подчинении у рассудка. Иные могли бы упрекнуть барона в том, что он-де действует нечестно. Не в силах добиться от женщины любви, он всеми средствами добивается ее признательности, а потом привязанности. Ставит ее в зависимость от себя, каждый день и даже час доказывая, что без него она не может обойтись. Все равно ведь любовь, какой бы страстной она ни была, сменяется привычкой, простой житейской необходимостью быть рядом с кем-то. Так почему бы не начать с привычки и почему бы не принять ее за определенный вид любви?